– Уже прошел премьерный показ телефильма «Бесы» по Федору Михайловичу, где вы вживаетесь в образ Петра Верховенского. Сознательно отходите от образов положительных героев?

– Я пытаюсь, насколько возможно, уйти от образов глупых, милых, положительных недотеп, сыгранных мною энное количество раз. И сейчас, если предлагают роль подобного плана, даже очень интересную, приходится отказываться. Мне нужно делать другое, чтобы приучить зрителей и режиссеров, что я в состоянии создавать в кино характеры абсолютно разного диапазона. И вот когда я это докажу, для меня не будет принципиальным, кого играть, останется лишь вопрос качества предлагаемого материала.

– Не кажется ли, что зритель может устать от экранизации классики?

– Мне кажется, есть плохая литература и хорошая, и здесь не имеет значения, стала она классикой или нет. То, что сейчас в основу сериального производства берут много прекрасной литературы, - для нас, актеров, думаю, и для зрителей тоже - огромное счастье. Да, телефильмы, снятые по высоким образцам, смотреть труднее, чем незамысловатые ситкомы... Но я думаю, что если проектов, основанных на хорошей литературе, будет много, то это даст возможность если не повернуть вспять духовное обнищание, то по крайней мере приостановить его.

– Не было ли страшно погружаться в непростой мир этого произведения Достоевского, да еще в столь чудовищном образе?

– Было страшно. Я понимал и понимаю, что не может остаться безнаказанным (на внутреннем уровне) погружение в темные душевные конструкции Петеньки Верховенского. Ты, безусловно, соприкасаешься с ними и не можешь не пострадать. Но при этом работать над образом главного «беса» мне было очень интересно. Постараюсь, чтобы чудовище, которое я играю, не осталось во мне ни одной своей частичкой.

– А какие проекты, какой направленности, какого жанра представляют для вас наибольший интерес?

– Проблема жанра и амплуа стара как мир, и с ней сталкиваются многие артисты. Мне хочется максимально отпрыгнуть в сторону от того амплуа, которое мне навязывают. Хочется играть высокую трагедию, Шекспира и тому подобное, а мне предлагают легкую комедию. И неизвестно, какой путь правильнее. Может быть, и не стоит так уж сильно стремиться уйти от того, что тебе дано, уйти от того амплуа, которое тебе диктует твой внешний вид, твой характер.

– Кстати, в «Любовь-морковь» вы опять – «ну очень» комический персонаж…

– Мне нужно было в какой-то момент немножко освободиться от «Бесов», любой ценой прийти в себя. Избавиться от черноты, которую я в себя понапихал.

– То есть чернота после мистических ролей остается?

– Безусловно. В этом смысле у нас очень вредная профессия.

– Как вы обычно готовитесь к роли? Как входите в нее?

– Одно из правил, которое я пытаюсь соблюдать, но, к сожалению, не всегда получается, – это не параллелить проекты, чтобы иметь возможность понять каждую отдельно взятую роль, и даже если у меня недостаточно времени на подготовку, уже потом, войдя в проект, иметь возможность догнать персонаж, дотянуться до него, додумать его. Но когда не получается соблюдать первое правило, есть второе. Надо, чтобы твои герои были, насколько это возможно, разными визуально: имели разные прически, разные походки, разную манеру разговаривать, двигались с разной скоростью, то есть чисто технические вещи на уровне профессии – тогда можешь быть разным.

– А какие еще составляющие, кроме случая, важны для достижения цели?

– Мне кажется, что единственный путь к успеху – это бесконечное самосовершенствование, как физическое, так и духовное. Есть огромное количество ролей, которые не требуют от актера особых физических навыков, но бедный внутренний мир в этой роли будет для него губителен. Составляющие успеха – это самосовершенствование и обязательно случай.

– Как вы добиваетесь своих целей? Какими способами?

– Один из способов – это пытаться что-то инициировать. Я, например, очень хочу инициировать какие-нибудь проекты. Я читаю тонны, миллионы слов: драматургию, художественные произведения, сценарии, историю, синопсисы, чтобы найти такой проект. Иногда я нахожу то, о чем, как мне кажется, я мечтал всю жизнь. Но пока, при том, что я делал это уже не раз, дальше пары разговоров с кем-то, до хлопушки, дело так и не дошло.

«Я лет с десяти занимался разными боевыми искусствами. Но за счет лени, видимо, особых высот не достиг»

– Если за крохотный эпизод в картине, где и светиться-то не стоит, предложат сумасшедший гонорар, согласитесь?

– Не в деньгах дело. Мне на пропитание хватает. Много работы и в кино, и в театре. Хотя в определенной ситуации готов пойти на некий компромисс с самим собой.

– На заре своей карьеры артист Стычкин мелькал в рекламных роликах...

– Я не считал и не считаю, что в этом есть что-то плохое. Но я фраернулся только однажды. Снялся в рекламе чистящего средства, и этой рекламы оказалось слишком много. И реклама стала негативно влиять на мою карьеру. Уважаемые люди говорили: «Женя? Нет, его нельзя снимать. Он же сейчас всей стране раковины чистит». Прекрасно этих людей понимаю.

– Актеры говорят, что самое страшное для них, когда телефон молчит. Вы этого не боитесь?

– Боюсь. Боюсь, и поэтому, когда телефон мой замолкает, я могу согласиться на роль, на которую в другой ситуации никогда бы не согласился.

– Не было такого, чтобы в разгаре съемок вы говорили, мол, мне это неинтересно, и хлопали дверью?

– Ну, что ж я барышня, что ли?! Надо отвечать за свои поступки. Взялся — работай!

– Ходили разговоры, что вам предложили телепроект…

– Да мне с утра до вечера предлагают вести телепередачи. Думаю, одна из причин — я могу долго или быстро абсолютно на любую тему разговаривать, и при этом у меня всегда такая радостная русопятистая морда. Как я понимаю, это как раз то, что нужно российскому телевидению нового тысячелетия. Но я отказываюсь из последних сил. Да, всем хочется зарабатывать много денег и быть знаменитым, но пока я держусь. Причина? Я твердо уверен, что серьезная телекарьера несовместима с серьезной театральной и кинематографической.

– Во сколько поднимаетесь по утрам?

– Съемку могут и на шесть утра назначить. Следовательно, подъем — в четыре. Но после тяжелого спектакля могу позволить себе часиков до десяти поваляться. Бывало, когда в одной картине я снимался ночью, в другой — днем. Спал два часа в сутки — час ночью и час утром.

– И как?

– Видите, пока ничего. Жив.

– Чем спасались?

– Релаксирующими средствами, известными всему прогрессивному человечеству. Алкоголь, массаж, сад, сон.

– В каком смысле — сад?

– В смысле подышать свежим воздухом. Могу веточку на кустике отстричь. Сажаю только то, что само растет, не требуя особых забот.

– У вас трое детей. Два мальчика и девочка. Трудно ли быть актером - многодетным отцом?

– Думаю, не легче и не труднее, чем представителям другой профессии. На тебе лежит огромная ответственность. Но при этом я думаю, что тем, кому здоровье позволяет, обязательно нужно рожать много детей. По разным причинам. И потому, что это огромное удовольствие, и потому, что нашей стране это нужно как воздух...

– А вы себя считаете хорошим отцом?

– Отец я очень-очень строгий: выбора у меня просто нет. Для того чтобы дети выросли в конце концов в нормальных людей, их надо воспитывать, особенно мальчиков, достаточно строго. Ни мама, ни те, кто их окружает, на эту строгость не способны. Если бы у меня была возможность проводить с детьми больше времени, пряники и кнуты чередовались бы чаще. Но из-за работы мы видимся не так много, как хотелось бы, и потому папа является для них олицетворением порядка и правил. К сожалению! Гораздо приятнее баловать их, но я не имею на это права.

– Если так случится, что через несколько лет ваш сын или дочь скажут: «Папа, хочу быть актером», как вы отреагируете?

– Если он или она будут талантливыми, я бы хотел, чтобы они стали артистами. Я очень доволен своей профессией и считаю, что мало на свете профессий, которые бы приносили подобное удовольствие. Есть более достойные, более интересные, более денежные, но профессий, приносящих такое удовольствие, как профессия артиста, не много.

– А что помимо работы приносит вам абсолютное удовольствие, причем без сомнений и без раскаяний?

– Обычно то, что приносит удовольствие, не вызывает у меня ни раскаяний, ни сомнений. Мне вообще жизнь доставляет удовольствие. Во всех ее проявлениях. Я считаю, что жизнь – это самое прекрасное, что может с нами случиться, несмотря на то, что она очень быстро заканчивается.

– Вы любите путешествовать?

– У меня нет никаких причин, по которым я не путешествую, но я не путешествую. Хорошо, если выезжаю в невынужденную поездку два раза в год. Обычно это связано с тем, что куда-то едут мои дети, куда-то едет жена, куда-то едет семья, а я к ним присоединяюсь. Работа все-таки дарит нам такое количество поездок, а я так люблю свой дом, что в тот момент, когда мне не надо из него уезжать, я стараюсь не уезжать.

– Как вы относитесь к различного рода светским мероприятиям, столь модным сейчас тусовкам?

– Я очень редко на них появляюсь, поскольку все эти мероприятия связаны с некой поп-культурой, которая мне совершенно не близка, то сами они интереса у меня не вызывают. Есть, правда, мероприятия, которые устраивают мои знакомые, и на них я по возможности хожу, но по одной-единственной причине – встретится с близкими мне людьми. Но подобных мероприятий не так много, а обычное открытие салонов, магазинов и т.д. мне не интересно. Хотя я понимаю, что самореклама, self-PR, – это тоже часть моей профессии, и ей, по идее, надо бы заниматься.